— Ну, ты чо не спишь-то, сынок... Не спишь-то чего, сынок, я не понял, мама же тебе сказала: спи, в натуре — ну ты, в натуре, и спи, какие дела? Ну, чо "папа", чо "папа"! Папа сегодня устал, работал много, у папы дела были, пожар в офисе, тачка всмятку, четыре пули в жилете, папа устал, ты короче спи давай, на часах вон уже девять тридцать по обменному курсу к доллару — о, видишь, папа уже за базар не отвечает, притомился папа, папе тоже спать надо. Ты, это... Слышь, чего... ты, короче, это... ну... баюшки-баю, понял, да? Чо? Сказку?
Да ты чо... Ты же сынуля мой, а не инспектор налоговый, чтоб я те сказки толкал! Сынок, ты давай спи, братан. Вон, смотри, какой у тебя медведь ништячный, круче натурального, вот сюда его к себе положи, и спите рядом, чисто кенты. Сказку? Ну... Где ж я ее тебе... А, ладно. Но тока чтобы уснул сразу, хоп? Ну... Дай подумать. Пушкина-то плохо я помню... Ну... Слушай.

Ну, короче, блин, у самого, блин, синего, блин, моря, короче, жили-были дед да баба, ну, не баба, а старуха, то есть не телка, а грымза, чтоб ты понял, в натуре, ну ты понял, короче. Жили — не тужили. Да и чо им тужить-то — корыто есть, море есть, дождя нет, ветер умеренный, дед в корыто сел, поплыл, сети закинул, минтая там пару спинок поймал, бабка на костре закоптила, похавали — и на нары.

Ни те проблем, ни разборок, ни кипиша никогда. Ну, хата, конечно, не центровая. Окно на помойку, удобства на грядку, телефон — шесть нулей, жилплощадь — пять треугольных метров. Зато свежего воздуха — хоть ты его ногами пинай, экология — образец, пейзаж — экспонат, всякие везде парнокопытные бродят, позвоночные, там, пестики, тычинки — все есть. Но чисто по финансам — облом. Зелень тока в огороде, а деревянных тока корыто и скалка. Короче, хозяйство чисто натуральное, в натуре. Вот. Ну и как-то раз поперло деда на море, за минтаем, в корыте сидит, скалкой гребет, бабка с берега ему платком семафорит — короче, все чисто по красоте. Ну, дед в законе мореман был, куда надо по уму все приплыл, без базаров вообще конкретно так размахнулся и сеточку-то киданул как надо. И в первый раз попалась ему туфта морская, по ходу рвань всякая: банки, там, целлофан, коряги старые, мины. А он же упорный такой пацан, дедуля-то, снова опять по-новой еще раз по второму кругу метнул — и, ты понял, непруха ему какая: шнурки от ботинок, там, ласты драные, свисток ментовский — ничо путного. Ну, а дед-то вообще пожилой был парнишка, годы уже, накачка слабая, силы нету, ему уже тока одно из двух остается: или он пустой домой погребет, или еще раз сетку свою закинет и крыша у него от напряга съедет. Но он же не чмо какое, а с понятием человек, догоняет, что если без рыбы на хату упадет, бабка ему родная всю плешь выгрызет. Вот он всеми четырьмя размахнулся и в третий раз так киданул, что чуть с руками не улетело. И попал, блин! Там она, дура, короче, на мальков охотилась неподалеку, сама здоровая такая рыбеха, рыжая — спасу нет! Сто процентов золота в ней, три девятки, короче — слиток с глазами. И по людской фене с ходу ему толкует: "Братан, в натуре, чтоб мне всю жизнь вслепую на одной культе прыгать, чтоб у меня в глотке резиновая кишка с клизмой встретилась, сто крючков мне в рот и веслом по жабрам!!! Отпусти, братан, любой заказ на дому исполню! Два заказа! Три заказа, братан!! Чего хочешь скока хочешь желай, все будет, у тебя будет, у бабки у твоей будет, бабки будут, бабы, жратва, водяра — все что хочешь желай! Тока отпусти..." Сынок, ты не спишь? Нет? Ну, ладно... Ох, че ж там дальше то... Как же дальше оно... А! Ну, короче, она же в сети-то ему здоровая такая попалась... эта... как ее... Репка! Да, точно. Хрен ее знает в кого, но уродилась, да. Репка, точно. Дед тянет-потянет — вытянуть не может, бабка пристегнулась — тоже никак, кошка, внучка, Жучка-сучка, участковый пришел, бичей наняли, кран подогнали — не идет, и все тут! Короче, толпа народу уже кругом, Кантемировскую дивизию по тревоге подняли, чтобы, значит, поротно через одного линейного танками ее наверх вытянуть, дед за подписью в Кремль поехал, но не на метро, а на тачке мимо Лубянки, а там же тоже народ-то ушлый сидит, волки те еще, им чо хочешь в рот положи, все откусят, унюхали, короче, что деду немеряно привалило и делиться, козел, не хочет, в смысле, по-ихнему говоря, налогов в казну не платит, вот, и они за ним сразу хвост пустили, наблюдение, наружку, по-ихнему говоря, ага, и вот она, короче, мышкой за ним бежала, наружка-то, да так неловко в зеркале хвостом-то махнула, дед просек, по газам дал и ну от них сваливать! Покатился, покатился и разбился на хрен весь вдребезги, в столб, всмятку, катастрофа, короче, полная, тока одно яйцо целое и осталось. Но не простое, шоб ты знал, а золотое, с инкрустацией и с иголкой внутри, крутое такое яйцо, Фаберже, в общем. Вот. А раньше-то у людей здоровье-то покрепче было чем как сейчас, дед голову из бардачка вытащил, сиденье от спины оторвал, через капот выбрался и с низкого старта по-пластунски домой попер, а там бабка с голодухи уже на луну воет, рыбки нет, репки нет, загрызть кого-нибудь зубов нет, в огороде кроме лука все кончилось, а она же не Буратино, чтобы один лук вагонами трескать, короче, печальными глазами бабка на мир глядит, и у ее от голода не то что живот, а даже глаза так опухли, что всех предметов в них по четыре штуки видать. Короче, отколотила свои понты, отбегала, отскакала,
пора в деревянный футляр ложиться. И вдруг — чу! Кто-то в сарае клювом щелкает... И вспомнила бабка! И — бегом в сарай, в одной руке вилка, в другой перо, зубы на ходу напильником точит, когти изнутри калоши порвали, даже дверь не открыла, прямо через кирпичную стену пробежала. У нее ж там в сарае курица жила, маленькая такая, беспонтовая, рябая, оспой болела, они с дедом давно уже добить ее собирались, чтобы не мучалась, да все как-то не получалось, то перо по дороге обронят, то по пьяни не в тот сарай влезут, не судьба, в общем, а курица-то рябая, больная, маленькая, но восьмой десяток-то уже разменяла и дальше себе живет, сидит себе на шестке и клювом для разнообразия щелкает, а тут — бах! — старуха на пятой передаче влетает и прямо с порога ее уже почти мочит! А тут — бах! — с другой стороны дед на карачках вбегает, аж резина у него горит, курице привет, старуху бампером через бедро и человечьим голосом говорит: "Ты чо, грит, Яга старая, шалашовка, над животными издеваесся, брось птицу, карга, а то я тя, как страуса, башкой вниз зарою!!!" Ну, короче, убедил ее там чем Бог послал, слуховой аппарат ей свой дал и толкует: "Тут, короче, подруга, такая муля со мной случилась..." В общем, все по чину ей заяснил про эту... как ее ... ну... про рыбку! Что вот, мол, такие возможности открываются, все какие хочешь желания, любое твое либидо исполнит... Толкуй, говорит, халда, свои три желания! А то я одно свое скажу, и будешь ты у меня зеленая хвостом по камням шуршать! Ну, у бабки ото всех перспектив слюни по бороде, звуки радостные отовсюду, во все ему пять зубов улыбняк состроила и свистит: "Хочу, говорит, чтобы была я не лохма старая кособрюхая, а наоборот, блин, отнюдь на фиг, раскрасавица модельная молодая, 90-60-90, двадцать лет, тыща долларов в час, для состоятельных господ и зарубежных банкиров по телеграфному вызову личным самолетом в любую точку в любую койку с разбегу, сутки через двое, одна на всех и все на однуе, чтобы как в Голливуде, красиво все, чтобы как в кино — Гюльчатай!.. Гюльчатай!.. открой лифчико...

Ты уснул, сынок... Вот и молодец. Вот и умница. А то я... Вот и ништяк. А то не умею я сказки тискать. Че-то как-то все больше за жизнь. А она незачем тебе такая. Она другая у тебя будет. Спи, сынок... Эта... как ее... Баюшки-баю! Спи...