Хороший рассказ, всегда актуален
подкат

«Отец Лацимон оказался очень гостеприимным: я разделил с ним обед, приготовленный из местных продуктов (я давно уже не едал ничего вкуснее), а потом мы сидели на веранде миссионерского дома. Пригревало лиловое солнце, в кустах пели птеродактили, которыми кишит планета, и в предвечерней тишине седой доминиканский приор начал поверять мне свои огорчения и жаловаться на трудности миссионерской работы в этих областях. Например, Пятеричники, обитатели горячей Антилены, мерзнущие уже при шестистах градусах, даже слышать не хотят о рае, зато описания ада живо интересуют их, по причине упоминаемых там благоприятных условий (кипящая смола, пламя). Кроме того, неизвестно, кто из них может принимать духовный сан, так как у них различается пять полов; это нелегкая проблема для теологов.
Я выразил сочувствие, отец Лацимон пожал плечами.
— Это еще ничего! Бжуты, например, считают воскресение из мертвых такой же будничной вещью, как одевание, и никак не хотят смотреть на него как на чудо. У Дартридов на Эгидии нет ни рук, ни ног, они могли бы креститься только хвостом, но я не могу решиться на это сам, я жду ответа из апостолической столицы, но что же делать, если Ватикан молчит уже второй год?
…
Отец Ипполит сообщает с Арпетузы, с этой маленькой планеты системы Веги, что ее обитатели совершенно перестали заключать браки, рожать детей, и им грозит полное вымирание!

— Почему? — в недоумении спросил я.

— Потому, что едва они услышали, что телесное общение — грех, как тотчас возжаждали спасения, и все дали обет чистоты и держат его! Вот уже две тысячи лет, как мы учим, что спасение души важнее всех мирских дел, но никто ведь не понимал этого буквально, боже мой! А эти Арпетузиане, все до единого, ощутили в себе призвание и толпами вступают в монастыри, образцово выполняют уставы, молятся, постятся и умерщвляют плоть, а тем временем промышленность и земледелие падают, голод угрожает всей планете. Я написал об этом в Рим, но ответ, как всегда, молчание…»

Конец оптимистичен:
«Отец Лацимон ввел меня в свой кабинет. Одну стену целиком занимала огромная синяя карта звездного неба, вся правая часть которой была заклеена бумагой.

— Вот видите! — указал он на заклеенную часть.

— Что это значит?

— Провал, сын мой. Полный провал. Эти области населены людьми с очень высоким разумом. Они исповедуют материализм, атеизм, прилагают все свои усилия к развитию науки и техники и к улучшению условий жизни на планетах. Мы посылали к ним своих лучших миссионеров, салезианцев, доминиканцев, даже иезуитов, самых сладкоречивых проповедников, и все они, все вернулись атеистами!

Отец Лацимон нервно подошел к столу.

— Был у нас отец Бонифаций, я помню его как одного из самых набожных слуг церкви; дни и ночи он проводил на молитве, лежа крестом; все мирские дела были для него прахом; он не знал лучшего занятия, чем перебирать четки. А после трех недель пребывания там, — отец Лацимон указал на заклеенную часть карты, — он поступил в политехникум и написал вот эту книгу!

Отец Лацимон поднял и с отвращением бросил на стол довольно толстый том. Я прочел заглавие:«О способах повышения безопасности полета на ракетных кораблях».

— Безопасность бренного тела он поставил выше спасения души, это ли не чудовищно? Мы послали тревожный доклад, и на этот раз апостолическая столица не замешкалась. В сотрудничестве со специалистами из американского посольства в Риме Папская академия создала вот эти труды.

Отец Лацимон подошел к большому сундуку и открыл его, внутри было полно толстых томов большого формата.

— Здесь около двухсот томов, где во всех подробностях описаны методы насилия, террора, внушения, шантажа, принуждения, гипноза, отравления, пыток и условных рефлексов, применяемых ими для удушения веры… Волосы у меня встали дыбом, когда я их просматривал. Там есть фотографии, признания, протоколы, вещественные доказательства, свидетельства очевидцев… Голова закружится от мысли, как они все это быстро сделали и что значит американская техника! Потому что, сын мой… действительность гораздо страшнее!

Отец Лацимон подошел ко мне и, горячо дыша прямо в ухо, прошептал:

— Я здесь, на месте, лучше ориентируюсь. Они не мучают, ни к чему не вынуждают, не пытают, не вгоняют винты в голову… они только попросту учат, что такое вселенная, как началась жизнь, как зарождается сознание и как применять науку на пользу людям. У них есть способ, по которому можно доказать, как дважды два четыре, что весь мир исключительно материален. Из всех моих миссионеров сохранил веру только отец Серваций, и то лишь потому, что глух, как пень, и не слышал, что ему говорили. Да, сын мой, это похуже пыток! Была здесь одна монахиня, кармелитка, одухотворенное дитя, предавшееся только небу; она все время постилась, умерщвляла плоть, имела стигматы и видения, беседовала со святыми, особенно любила святую Меланию, которой усердно подражала; мало того, она с часу на час ожидала даже архангела Гавриила… Однажды она отправилась туда, — отец Лацимон указал на правую часть карты. — Я спокойно разрешил ей это, ибо была нищая духом, а таким обещано царствие божие; а как только человек начинает думать, как, что, да почему, тотчас открываются перед ним бездны ереси. Я был уверен, что доводы их мудрости перед нею будут бессильны. Но едва только она туда прибыла, как после первого же публичного видения святых, сопряженного с приступом религиозного экстаза, ее признали невротичкой, или как там это называется, и лечили ее ваннами, работами по саду. Давали какие–то игрушки, какие–то куклы… И через четыре месяца она вернулась, но в каком состоянии!

Отец Лацимон содрогнулся.

— Что с ней случилось? — с жалостью спросил я.

— Она перестала иметь видения, поступила на курсы ракетных пилотов и полетела с исследовательской экспедицией к ядру Галактики, бедное дитя! Недавно я услышал, что ей опять являлась святая Мелания, и сердце у меня задрожало от радостной надежды, но оказалось, что ей попросту приснилась ее тетка. Говорю вам, провал, разруха, упадок! Как наивны эти американские специалисты: присылают мне пять тысяч книг с описанием жестокостей, чинимых врагами веры! О, если бы они захотели преследовать религию, если бы закрывали церкви и мучили верных! Но нет, ничего подобного, они разрешают все: и совершение обрядов и духовное руководство — и только всюду распространяют свой метод и свои теории. Недавно мы попробовали вот это, — указал отец Лацимон на карту, — но безрезультатно.

— Простите, но что вы попробовали?

— Ну, заклеить эту часть космоса бумагой и игнорировать ее существование, но это не помогло. А теперь в Риме говорят о крестовом походе в защиту веры.

— Что вы об этом думаете, отче?

— Конечно, это было бы неплохо, если бы можно было взорвать их планеты, разрушить города, сжечь книги, а их самих исколотить в пух и прах, тогда еще удалось бы отстоять учение о любви к ближнему, но кто в этот поход пойдет? Мемноги? Или, может, Арпетузиане? Смех меня разбирает, а порой и тревога!

Наступило мертвое молчание. Охваченный глубоким сочувствием, я положил руку на плечо изможденному капеллану, чтобы подбодрить его»