Жили-были старик со старухой. Жили они браком гражданским, а детей у них не было. А не было, потому что старик был Законником и рецидивистом с тремя полосками в деле личном. Ему по статусу семью заводить не положено. Бабка тоже не ангел – голова вся в дредах седых и без косяка в зубах ее уж лет пятьдесят не видел никто. Дед правда тоже покуривал, но не маньячил. Курил с умом и только под настроение.

Как-то пришло к деду настроение нужное и говорит он бабке:
- А давай-ка, старая покурим? Ты там на нычку глянь, ну на сусеки свои, вроде у тебя там осталось мальца.
- Да зараз, милый, там и на коробок наскребётся, - хохотнула старуха.
- Ну ты скреби пока, а я пока на граммофон Боба Марлей поставлю, чифирчику замучу, сгущенку открою опять же. А как наскребешь, так хлеба нарежь. Посидим, покурим, поточим, в нардишки пободаемся.

Бабка на коробок и наскребла. С горочкой аж получилось. Положила его на подоконник, а сама хлеб резать двинулась. А дед тем временем фишки на нардах расставлял.

А Коробок – сука-тварь неблагодарная, на ножки прыг, факи бабке с дедом в спины сгорбленные показал (читай родителям), в окно шасть и в лес ломанулся. Только его и видели.


Идет Коробок по лесной тропинке от природы тащится, воздухом свежим наслаждается, птичкам подпевает, а тут как назло заяц из кустов поперек дороги выпрыгивает и говорит:

- Коробок, коробок, я тебя… - но договорить не успел, так как Коробок ему ребром ладони пол лица снес. Мозги в одну сторону улетели, а уши в противоположную спланировали. Коробок хоть и весит как говно голубиное, но когда ему природой и свободой наслаждаться мешают, звереет сука так, что в секцию бокса не ходи, все равно холодным ляжешь. Да и дури в нем сколько! Да я говорил уже - с горочкой.

Спихнул Коробок трупик заячьей в канаву, травой закидал, а мозги брезгливо пылью дорожной, чтоб не заметно было и бурым в глаза не кидалось. Сам дальше потопал насвистывая. Тут - ути-нате! Волк в канаве лежит. Тоже трупиком. Синий как небо и пьяный в лазурь. Спит облеванный. Что хочешь с ним делай, утром ни пса не вспомнит.

Ну Коробок малый смышленый - лопатник раз, котлы - два. Три - цэпочка, хоть и дутьё турецкое, но так без лоха и жизнь плоха, сгодиться - сладким впарим. Рассовал Коробок по карманам улов и рысцой от палева подальше.

А тут Медведь. Здоровый, кабан - бройлер раскаченный. Стоит лыбиться, веточкой в зубах ковыряется. Быдло-быдлом.
- ПРЕВЕД! – говорит, а сам руки расставил.
- Ну-ка, шкет, - хозяином, гопник полутонный себя почуял, - чего там у тебя за котлики блеснули? Ты давай, фраерок, снимай, не тушуйся, покажи дяде. А то я сверху вижу плохо, - и щерится, гандон, так гадко. Слюни текут, клыки желтые опять же и вообще пОтом от него воняет и мочей.

Коробку хоть и час от роду было, так он все равно далеко не муфлон и лохбес, а людей что твой психоаналитик насквозь видел. Сканер, мать его! К бабке не ходи. Медведь он кто: бык он, мясо первофланговое, боец обойменный. Адреналином чужим кормится. Посредственность и ведомый. Не вожак и не решающий нихуя и не разу.

Просек это Коробок и давай ему в уши лить, что он и от бабушки ушел и от дедушки, про сиротское детство в гетто, погримухами начал сыпать, братвой кошмарить. Короче сорвал косолапому колпачок. Страху и ужасу насыпал и обратно завинтил. А косолапый замычал про перхоть какую-то. Дескать, не знал и вопросов не имеет и косяк свой признает. Просит только Коробка братве про это не рассказывать. Бык галимый и хули тут говорить. Зассал одним словом.

А кругом то лес, птички поют и лето. Хорошо куда не глянь! Коробок сквозь зубы сплюнул молча, медведя взглядом отодвинул и дальше потопал. Только не долго шел: Лис сука по пути попался. А Лис он сука опер. Лысый, кривоносый и на Гошу Куценко похож.

- Нукамалецрукипокажи, - прогундосил Лис неразборчиво. Да кто спорит, все кто на Гошу Куценко похож, так хуйпроссышь чего они мямлят.
- Чо?! – борзо переспросил Коробок и поближе пододвинулся. Лис его хвать и бормочет:
- Ниче! Отдедаибабки?

(Вот он сука нюх мусорской! Не скроешь. Тем более дед, он же «Старик», у Лиса в разработке давно был. А тут его по 228-ой закрыть на раз можно. Деды они либо на отраве, либо на горячем паляцца. А тут палево само в руки пришло. Пруха, хвала Жеглову).

- Ну да, от Деда и от Бабки! Чуешь, мусорок? – гордо ответил Коробок. (в чьей избе выскребли, хулидумать)
- А я деда твоего давно пасу. Во везет! – Лис убрал Коробока в планшет и пошел на избу рОдную шакалить. Да и паркет вскрывать, если для убедительности потребуеться. Лисы они беспринципные.

Дед он хоть и «дед» и Старик, но мусоров как Дункан Маклауд за километр чуял: все просек, все попрятал. А все то что большое и не замастыришь, тряпочкой протер и к ручью снес, «не мое» дескать и в отказ. Дед он с двуручкой от Колымы до Урала прошел, на рудниках пылью легкие сажал. При минус пятидесяти в избе шесть на девять тремя бараками стоя ночевал. Он Лисов таких на завтрак с костями перемалывал. Тыщами.

Вломился Лис к деду с бабкой в гости. Довольный, мол в кулаке у меня свобода ваша, а в планшете еще и улики с доказательствами. Давно ждал. Достал коробок, на стол положил, хозяином себя почувствовал.
- Ваше? – спрашивает.
- Нет, - деда он еще голос не сломался, уже в отрицалово ушел.
- А отпечатки бабкины?
Я по дороге снял, - принялся давить на понт Лис.
- Не гоношись, мусорок, нервы береги, а то язва будет, - Старик обнажил в ухмылке прочефиренные пеньки - коробок то открой! - и фикса его на солнце блеснула очень красиво и ярко. Ослепила Лиса зайчиком солнечным... На чуть-чуть.

Открыл Лис Коробок и как из ушата окатили. Так обидно стало. Пустышка.