В 1982 году Ларри Уолтерс, житель Лос-Анджелеса, несостоявшийся пилот, решил осуществить давнюю мечту — полететь, но не на самолете.
Он задумал и осуществил собственный способ путешествовать по воздуху:
привязал к садовому стулу две дюжины метеорологических шаров, наполнил их гелием, уселся в кресло, взяв запас бутербродов, пиво и духовое ружьё и перочинным ножом отрезал веревку, привязанную к бамперу его пикапа и удерживавшую кресло.
Ларри собирался плавно подняться всего метров на сто-двести, однако кресло рвануло вверх как ракета. Ружьё, нож и всё, что не было крепко зафиксировано, посыпалось на землю.
Стул болтало и крутило, Ларри вцепился в подлокотники, обвил ногами ножки и чувствовал себя пропеллером в заднице дьявола.

Соседи наблюдали полёт Ларри пока его стратостат не превратился в точку и совсем не скрылся из виду на фоне кучевых облаков.
Звонить ли 911? Зачем? Человек улетел. Летать не запрещено. Закон не нарушен. Насилия не было. Америка — свободная страна.
Хочешь летать — и лети к чертовой матери.

… Часа через четыре диспетчер ближнего аэропорта слышит доклад пилота с заходящего лайнера:

— Да, кстати, парни, вы в курсе, что у вас тут в посадочном эшелоне какой-то мydак летает на садовом стуле?

— Что-что? — переспрашивает диспетчер, галлюцинируя от переутомления.

— Летает, говорю. Вцепился в свой стул. Все-таки аэропорт, я и подумал, мало ли что…

— Командир, — поддаёт металла диспетчер, — у вас проблемы?!

— У меня? — Никаких, все нормально.

— Вы не хотите передать управление второму пилоту?

— Зачем? — изумляется командир. — Вас не понял.

— Борт 1419, повторите доклад диспетчеру!

— Я сказал, что у вас в посадочном эшелоне какой-то кретин летает на садовом стуле.
Мне не мешает. Но ветер, знаете ли…

Диспетчер врубает громкую трансляцию. У старшего смены квадратные глаза. В начало полосы с воем мчатся пожарные и скорая помощь. Полоса очищена, движение приостановлено: экстренная ситуация. Лайнер садится в штатном режиме. По трапу взбегают фэбээровец и психиатр.

Напористый такой доклад со следующего борта:

— Да какого ещё хрена тут у вас козёл на своих шарах путь загораживает!., вы вообще за воздухом следите?!

В диспетчерской тихая паника. Неизвестный психотропный газ над аэропортом.

— Спокойно, кэптен. А кроме вас, его кто-нибудь видит?

— Мне что, бросить штурвал и идти в салон опрашивать пассажиров, кто из них ослеп?!

— Почему вы считаете, что они могут ослепнуть? Какие еще симптомы расстройств вы можете назвать?

— Земля, я ничего не считаю, я просто сказал, что эта гадская птица на веревочках работает воздушным заградителем.
А расстройством я могу назвать работу с вашим аэропортом.

Диспетчер трясет головой и выливает на неё кофе, перепутав руки, чашечку кофе и стакан воды: он утерял самоконтроль.

Третий самолет, сама вежливость и спокойствие:

— Да, и хочу поделиться с вами тем наблюдением, джентльмены, что удивительно нелепо и одиноко выглядит на этой высоте человек без самолета.

— Вы в каком смысле??!!!

— О-о-о… И в прямом, и в философском… и в аэродинамическом.

В диспетчерской пахнет крутым первоапрельским розыгрышем, но календарь дату не подтверждает.

Четвертый борт леденяще вежлив:

— Земля, докладываю, что только что какой-то парень чуть не влез ко мне в левый двигатель, создав угрозу аварийной ситуации.
Не хочу засорять эфир при посадке. По завершении полета обязан составить письменный доклад.

Диспетчер смотрит в воздушное пространство взглядом Медузы Горгоны, убивающей все, что движется.

— … И скажите студентам, что если эти идиоты будут праздновать Хэллоуин рядом с посадочной глиссадой, то это добром не кончится! — просит следующий.

— Сколько их?

— А я почем знаю?

— Спокойно, борт. Доложите по порядку. Что вы видите?

— Посадочную полосу вижу хорошо.

— К чёрту полосу!

— Не понял? В смысле?

— Продолжайте посадку!!!

— А я что делаю? Земля, у вас там все в порядке?

— Доложите — вы наблюдаете неопознанный летательный объект?

— А чего тут не опознать-то? Очень даже опознанный.

— Что это?

— Человек.

— Он что, суперйог какой-то, что там летает?

— А я почем знаю, кто он такой.

— Так. По порядку. Г д е вы его видите?

— У ж е не вижу.

— Почему?

— Потому что улетел.

— Кто?

— Я.

— Куда?

— Земля, вы с ума сошли? Вы мозги включите! Я захожу к вам на посадку!

— А человек где?

— Который?

— Который летает!!!

— Это что… вы его запустили? А на хрена? Я не понял!

— Он был?

— Летающий человек?

— Да!!!

— Конечно, был? Что я, псих?!

— А сейчас?

— Мне некогда за ним следить! Откуда я знаю, где он! Напустили чёрт-те кого в посадочный эшелон и еще требуют следить за ними!
Плевать мне, где он сейчас болтается!

— Спокойно, кэптен. Вы можете его описать?

— Мydак на садовом стуле!

— А почему он летает?

— Да потому что он мydак! Вот поймайте и спросите, почему он, тля, летает!

— Что его в воздухе-то держит? — в отчаяньи надрывается диспетчер. — Какая едрическая сила? Какое летательное средство???
Не может же он на стуле летать!!!

— Так он привязал свои шары к стулу и висит на них.

Далее следует недолгая ненормативная словесная дуэль и непереводимая игра слов, потому что обоим не до смеха:
пилот всё видит и понимает, но его внимание и экипаж заняты посадкой лайнера,
а диспетчер ничего не понимает потому, что знает только то, что ему говорят пилоты и то,
что вообще-то такого не может быть,
с последних слов так он вообще понял, что воздухоплаватель привязал яйца к стулу,
и требует объяснить причину подъемной силы этого сексомазахизма,
собрав в кулак всё своё оставшееся до сих пор благоразумие, спрашивает:

— Его что, Богоматерь в воздухе за яйца держит, что ли?!

— Ну, маньяк! – сквозь зубы мимо микрофона процедил пилот, — даже на работе и в такую минуту не может об этом не думать!
Собрал в кулак всю свою субординацию:

— Сэр, я придерживаюсь традиционной сексуальной ориентации, и не совсем вас понимаю, сэр, — политкорректно отвечает борт. — Он привязал к стулу воздушные шарики, сэр. Видимо, они надуты легким газом.

— Откуда у него шарики?

— Это вы мне?!

— Простите, кэптен. Мы просто хотим проверить. Вы можете его описать?

— Ну, парень. Нестарый мужчина. В шортах и рубашке.

— Так. Он белый или черный?

Это, конечно, сейчас имеет решающее значение, именно от этого зависит, выпускать шасси или заходить на второй круг…
после небольшой паузы пилот говорит:

— Он синий.

— Кэптен? Что значит синий?!.. (Наверное, инопланетянин? – пронеслось у диспетчера)

Такого тупого и настырного диспетчера пилоту встречать ещё не приходилось и его прорвало:
— Вы знаете, какая тут температура за бортом?! Попробуйте сами полетать без самолета!!!

Этот радиообмен в сумасшедшем доме идёт в ритме рэпа. Воздушное движение интенсивное. Диспетчер просит таблетку от шизофрении. Прилетные рейсы адресуют на запасные аэропорты. Вылеты задерживаются.
… На радарах – ничего: человек маленький и не железный, шарики маленькие и резиновые.
Связываются с авиабазой. Объясняют и клянутся: врач в трубку подтверждает.

Поднимают истребитель.

… Наш воздухоплаватель в преисподней над бездной, в прострации от ужаса, околевший и задубевший,
судорожно дыша ледяным разреженным воздухом, предсмертным взором пропускает рядом ревущие на снижении лайнеры.
Он слипся и смерзся воедино со своим крошечным креслицем, его качает и таскает, и сознание закуклилось.

Очередной рёв раскатывается громче и рядом — в ста метрах пролетает истребитель.
Голова лётчика в просторном фонаре с любопытством вертится в его сторону.
Вдали истребитель закладывает разворот, и на обратном пролёте пилот крутит пальцем у виска.

Этого наш бывший лётчик-курсант стерпеть не может, зрительный центр в мёрзлом мозгу передаёт команду на впрыск адреналина,
сердце толкает кровь, — и он показывает пилоту средний палец.

— Живой, — докладывает истребитель на базу.

Поднимают полицейский вертолёт.

А вечереет… Темнеет! Холодает. И вечерним бризом шары медленно сносит к морю.

Из вертолета орут и машут! За шумом, разумеется, ничего не слышно. Сверху пытаются подцепить его крюком на тросе,
но мощная струя от винта сдувает шары в сторону, креслице болтается враскачку, как бы не вывалился!..

И спасательная операция завершается по его собственному рецепту, что в чём-то обидно…
Вертолёт возвращается со снайпером, слепит со ста метров прожектором, и снайпер простреливает верхний зонд.
И второй. Смотрят с сомнением… Снижается?

Внизу уже болтаются все береговые катера.
Вольная публика на произвольных плавсредствах наслаждается зрелищем и мешает береговой охране.
Головы задраны, и кто-то уже упал в воду.

Третий шарик с треском лопается, и снижение грозди делается явным.

На пятом простреленном шаре наш парень с чмоком и брызгами шлёпается в волны.

Но веревки, на которых висели сдутые шары, запутались в высоковольтных проводах, что вызвало короткое замыкание.
Целый район Лонг-Бич остался без электричества.

Фары светят, буруны белеют, катера мчатся! Его вытраливают из воды и начинают отдирать от стула.

Врач щупает пульс на шее, смотрит в зрачки, суёт в нос нашатырь, колет кофеин с глюкозой и релаксанты в вену.
Как только врач отворачивается, пострадавшему вливают стакан виски в глотку, трут уши, бьют по морде…
и лишь тогда силами четырех матросов разжимают пальцы и расплетают ноги, закрученные винтом вокруг ножек стула.

Врач со всех сил проводит массаж сердца:
под этой пыткой Ларри начал приходить в себя, самостоятельно стучит зубами и улыбается, когда в каменные от судороги мышцы вгоняют булавки.
И, наконец, произносит первое матерное слово.
То есть жизнь налаживается.

(с) с интернетов