Уголок Чтеца

Друзья, не знаю, как меня угораздило прочитать эту книгу, особенно после нескольких хороших авторов. Впрочем, нет — знаю: ее на каком-то литературном портале предложили скачать нахаляву. Имя раскрученное, в каждом книжном этого Олега Роя (не путать с дроем) целые полки. Может быть, Олег Юрьевич Резепкин, человек с таким претенциозным сайтом и пирамидой с глазом на обложке — новый русский Вербер или Мураками? Фигушки — это Маринина без юбки и даже детектива. Ну или что она там пишет.

Графоманский стиль с массой занудных и обтекаемых прилагательных, плоский и непритязательный сюжет, стилистическая беспомощность, жалкие претензии на мораль — вот и всё, что есть в этой книге (подозреваю, что и «в этом авторе», но проверять не буду).

Несколько другая картина получится, если перестать сравнивать Роя с серьезной литературой и всё-таки признать, что это сказка — в прямом, не переносном смысле, детская сказка в псевдовзрослых декорациях. Тогда да — всё в жанре: в тему и несуществующие характеры и персонажи, и тошнотно-приторный стиль изложения, и бестолковый хэппиэнд в стиле «фейспалм». Любители крутых историй в духе «а потом их спасла фея, а потом жили они долго и счастливо» должны быть довольны.

Понятно, что это лишь первая книга во внушительной библиографии поразительно плодовитого автора (по 3-5 книг в год), но читать еще одну не тянет совершенно.

Итог — читать только любителям сказок старшего школьного возраста. Остальным не советую.

Знали ли Вы, что убийца в одном из детективов Агаты Кристи зарубает людей топором, чтобы накопить средств на свою прелестную маленькую чайную? Марку и Нине Шарф не пришлось прибегать к насилию, чтобы открыть кафе “Кольшицкий” в одном из самых колоритных кварталов моднейшего Нижнего Ист-Сайда. Но они смертельно серьезны, когда речь заходит о качестве кофе!
Миссия “Кольшицкого” — напомнить нью-йоркцам, что мировая столица кафе — не Рим и не Париж, а Вена. От меланжа (искусно достигнутого компромисса между капучино и латте) до айншпеннера (скоро узнаете), от торта “добош” до “нуссшниттена” чета Шарф посвящает все свои силы тому, чтобы донести до Вас самый аутентичный венский кофе с того момента, когда сам Георг Франц Кольшицкий поднял первую чашку и выпил за отступление турок.

Легковесный и несерьезный роман — скорее относящийся к категории качественного «бульварного чтива», чем к серьезной литературе. Пара молодых наивных мечтателей (можно называть их хипстерами, кидалтами, бездельниками, творческой интеллигенцией — вы понимаете о ком речь) открывает в Нью-Йорке своё кафе и получает несколько ощутимых уроков от «настоящей жизни». Глубоких мыслей в этом романе вы не найдёте, но это и не его цель. Настроение создается замечательно: инфантильный романтизм молодости, наивное дилетантство начинающего бизнеса, милый энтузиазм — качества трогательные, сочувственные и вызывающе хрупкие (особенно в карикатурном соседстве со своими антиподами).

В активе автора — отличный слог для гурманов языка: редко в какой книге встретишь малоупотребимые «рондо», «крещендо» и десятки других в их прямом значении, просто вплетенными в обычную речь! Интересно и то, что книга издана на английском и переведена на русский самим англо-русским автором.

В общем — для отдыха головы и легкого досуга — советую.

Надо бы реанимировать уголок чтеца



Очень интересно и очень необычно. Фирменная шотландская стилистика (Бэнкс настроениями ооочень напоминает Уэлша) плюс совершенно необычная композиция повествования, в которой разобраться получается чуть ли не к сердине книги. Бэнкс описывает мир, разбитый в результате катастрофы на несколько частей и мелкие осколки, да к тому же вывернутый наизнанку. Осколки колются и режутся, части пытаются стать отдельными неполноценными мирами. А среди всего этого шизофренического хаоса — хозяин мира, по немногим уцелевшим ниточкам пытающийся выбраться.

Вопреки постоянному «разбиению» всего и вся — сюжетов, стилей, мест, жанров, всё это — одно прекрасное литературное целое. Сначала книга читается как убогое фентези, затем как неплохой сюр — а потом всё начинает складываться в кричаще-реальную картину. А вот сложится или нет — большой вопрос.

В общем, зрелая и сильная вещь, третий роман Бэнкса, гораздо лучше неуклюжей «Осиной фабрики». Советую.

И немедленно выпил.

С запада на город наползает свинцовая гроза. Голова, набитая до краев грамматическими упражнениями, гудит навстречу грозе. Знаете такие состояния? Реальность слегка покачивается и потрескивает по плохо пригнанным швам.

— Алло? Это Сигизмунд Моисеевич?
— Девушка, вы ошиблись номером.
— Простите.
— Ничего страшного.

— Алло! Сигизмунд Моисеевич?
— Девушка, это снова вы, а это снова я. Вы неправильно записали номер.
(ахи, охи, обмен цифрами, заверения в полном понимании)

— Алло, Сигизмунд Моисеевич?
— Но мы же договорились!
— А позвать его никак нельзя?
— Девушка, это мобильный номер. Я иду по улице. Но если вы настаиваете, я могу закричать…

Посоветуйте, что нибудь свежее почитать…

Дело происходит в начале двадцатого века, на Бруклинском мосту.
Сидит слепой нищий и держит в руках картонку, на которой написано: «Подайте слепому!»
К нему подходит молодой писатель и спрашивает: — Ну, и много тебе подают?
— Два, три доллара в день, — уныло отвечает слепец.
— Дай-ка мне твою картонку! — говорит писатель, достает карандаш, что-то пишет на оборотной стороне слезливого воззвания и отдает нищему: — Теперь будешь держать ее вот так!
Проходит месяц, другой… Снова появляется молодой писатель на Бруклинском мосту, подходит к слепому нищему:
— Ну, сколько сейчас тебе подают?
Тот узнал его голос, страшно обрадовался, за руку схватил:
— Слушай, слушай! Теперь я имею двадцать, тридцать долларов в день! Скажи, что ты там такое написал?!
— Все очень просто, — ответил молодой человек, который мог лишь мечтать о таких гонорарах. — Я написал:
«Придет весна, а я ее не увижу…»

Из романа Дины Рубиной «Больно только, когда смеюсь»

Писатель, старательно культивировавший образ «настоящего мужчины», питал плохо объяснимую с этой точки зрения слабость к кошкам. Возможно, они казались ему маленькими львами. Возможно, он сам ощущал в себе что-то кошачье.

Ежегодно тысячи людей посещают дом-музей Эрнеста Хемингуэя, чтобы увидеть письменный стол, за которым созданы романы «Прощай, оружие», «По ком звонит колокол» и другие знаменитые произведения. Дополнительный аттракцион — полсотни кошек, бродящих по участку площадью примерно в пол гектара. Все они потомки Снежка, кота, которого в 1935 году подарил писателю знакомый моряк. У Снежка на каждой лапе имелся лишний палец, а эту особенность, так называемую полидактилию, считали полезной для кошки…

Телефон зазвонил резко, противно и неожиданно, так как был отключен три месяца назад за неуплату. К тому же было рано, часов двенадцать, и я, причисляющий себя к творческо-креативному гламурному бомонду, то есть к безработным иждивенцам, ещё спал.
— Масюкевич, Максим Александрович? — голос в трубке был тоже резкий, противный, но властный.
Я ответил, что я это я.

Рэймонд Дуглас Брэдбери
Дата рождения: 22 августа 1920
Место рождения: Уокиган, Иллинойс, США
Дата смерти: 5 июня 2012 (91 год)
Место смерти: Лос-Анджелес, Калифорния, США


Брэдбери словами его героев:

Поэт и гражданин не может молчать, когда вокруг памятника другому поэту разворачиваются такие события! Леонид Каганов попытался представить, что мог бы сказать гуляющим и Басманному суду Абай Кунанбаев.

Откинув плащ-палатку, я с трудом пролез в дзот. Прямо перед входом на вырезанной в земле полукруглой тумбе стоял станковый пулемет, высунув дуло в сторону противника. После яркого дневного света поначалу я ничего не увидел, но постепенно стал различать людей и вещи. Разогнуться в рост было невозможно, и, войдя, я сразу оказался лицом к лицу с обитателями дзота. Здесь жил боевой расчет из трех человек. Они поочередно, стоя на коленях или сидя на корточках, наблюдали за противником. Это был наш форпост. От того, кто находится на этом посту, нередко зависела судьба боя. По обеим сторонам помещения располагались два места для отдыха. Третьему члену общества отдыхать не полагалось, поэтому для него не было и места. Посередине дзота один на другом стояли два ящика с патронами и гранатами — это был стол, на нем тускло мигала коптилка.

НА РАЗЪЕЗДЕ БЛИЗ ВОЙБОКАЛО

К утру стало еще холоднее. Ночной заморозок белой пеленой затянул землю. Даже при небольшой остановке холод давал о себе знать.
Ранним утром мы переходили полотно железной дороги у доселе неизвестного нам разъезда. Шоссейная дорога, вернее, переезд пересекал рельсовый путь у самой железнодорожной будки, в полукилометре от разъезда. Небольшая сторожка, рубленная в лапу, с двумя окнами, острой крышей и маленьким чердаком, стояла на высокой насыпи и была четко видна уже издалека. Из одинокой трубы домика струился манящий беловато-серый дымок. После ночи, проведенной в открытом поле, в походе, на ветру, тянуло к теплу, в жилое обиталище, хотелось хоть немножечко отдохнуть, выпить кружечку горячего чая и по-человечески обогреться. Наша группа, человек семь или восемь, дружно заспешила к домику. Подойдя вплотную, мы увидели, что со стороны двери, то есть со стороны полотна железной дороги, домик был весь изорван свежими ранами. Явление, конечно, обычное на войне, не вызывавшее особого удивления, — но здесь продолжали жить люди. Да к тому же настолько смелые, что не побоялись затопить печь даже утром, когда воздушные разведчики немцев рыскают в небе. Это уже было необычно. Нам это показалось не только смелым, но и прямо-таки дерзким вызовом врагу. И естественно, разбирало любопытство: кто же эти смелые люди?
Постучав, мы вошли в дом.

Россия просыпается, как видно, на площади выходит, как в кино, и часто повторяет слово «быдло», не слишком понимая, кто оно. И раз иным действительно обидно, я объясню. Читатель, подтянись! Особенно сражается за быдло латентный латинист и путинист, дьячок из габрелянова прихода; но вы-то что, дудя в свою дуду, так лезете в защитники народа? Я не народ, а вас имел в виду.

Глеб Сабакин — блогер и порнорежиссер на покое, в отличие от коллег (Сергея Прянишникова, Боба Джека и прочих), всегда тщательно хранил свою анонимность. Настолько тщательно, что даже люди из ближайшего окружения были не в курсе, чем он занят. Теперь Сабакин отошел от дел и написал по горячим следам мемуары — о том, как «один деятель поскользнулся на сперме и сломал себе палец», ну и о более сущностных вещах, кстати.

В самом деле: производственный роман Глеба Сабакина получился довольно-таки целомудренным, а местами по-настоящему смешным. То есть кроме по умолчанию любопытной фактуры, тут есть еще и умный, самоироничный автор-экскурсовод.

«Соль» по договоренности с Глебом Сабакиным публикует его дебютный писательский труд

Чтиво